ЦЕРКОВЬ БЕЗ ГРАНИЦ: СВЯЩЕННОЕ ПРЕДАНИЕ ИЛИ МОДЕРНИЗМ? (часть6)

Священник Андрей Новиков, Одесса, апрель 2006 г.

Не нарушает ли Церковь, когда принимает через миропомазание и покаяние еретиков, другую часть 47 апостольского правила: «Епископ или пресвитер,… аще от нечестивых оскверненного не окрестит: да будет извержен…»?258 Отнюдь нет. Ведь во время присоединения к Церкви крещение, внешне совершенное у еретиков, восполняется до того отсутствовавшей благодатью, а потому совершается истинно, а не только по форме.

Кстати, в самом чине присоединения латинян к Православию содержится ясное указание на непризнание Церковью благодатности католицизма и его таинств, на вполне определенную четкость границ Церкви, на то, наконец, что именно при присоединении к Православной Церкви бывший латинянин впервые сподобляется действия благодати Божией. Церковь молится о присоединяемом: «Обрати его от заблуждения прежнего пути его ко истинней яже в Тя вере, и подаждь ему благодать, еже ходити в заповедех Твоих»;259 «сотвори его сосуд честен и жилище Святаго Твоего Духа».260 Получение благодати связывается не с имевшим место ранее латинским крещением, а с присоединением к Православию. Только присоединяясь через покаяние к Церкви, католик становится сосудом благодати и жилищем Святого Духа. Далее: «И тако да сопричтется ко избранному твоему стаду»261; «Сопричти его избранному твоему стаду».262 «Избранное стадо» в литургическом языке всегда – Церковь Христова. Таким образом, признается, что латинская церковь, в которой пребывал ранее присоединяемый, пребывает вне границ избранного стада, т. е. вне границ Церкви Христовой. Чрезвычайно важны слова разрешительной молитвы, читаемые епископом или пресвитером над обращающимся от латинства к Православию: «И аз, данною мне от Него властию, присоединяю тя ко Православней Церкви и привожду ко общению Божественных таинств церковных».263 Именно в момент соединения с Православной Церковью присоединяемый «приводится ко общению Божественных таинств церковных», т. е. до того он не был причастен таинств.

Такое согласование православного догматического учения о Церкви и церковной практики чиноприема еретиков и раскольников вызывает у диакона А. Кураева целый ряд возражений.

Во-первых, в различии формы и содержания таинства о. А. Кураев видит «католический язык».264 Однако никаких доказательств того, что этот язык является именно католическим о. Андрей не приводит. Если мы перестанем различать внешние действия и вещество таинства (крещальная формула, вода) от его содержания (Божественной благодати), то очень скоро появятся люди считающие, например, воду содержанием таинства. Так что никакой это не «католический язык», а нормальный человеческий язык, который помогает объяснить (насколько это вообще возможно объяснить человеческим языком) учение о таинствах.

Продолжая свою мысль, о. Андрей переходит на иронический тон: «Ну при чем тут правильность "формы"! Если некий дядя купит в софринском магазине митрополичье облачение и по всей форме начнет рукополагать священников, а затем рукоположенные им другие дяди попросят дать им приходы в Московской Патриархии - мы же не скажем, что "форма ранее совершенной хиротонии сохранялась, и после примирения с Церковью благодать наполнила форму"… Позиция радикальной "икономии" архиеп. Илариона разрешает языческого первосвященника принимать "в сущем сане" в Церковь, предоставляя ему сразу сан хоть и патриарха. Вот если вдруг далай-лама пожелает соединиться с Церковью - то его можно и не крестить, а сразу объявить его Патриархом Тибета - если только он согласится вместо своих тантрических ритуалов совершать златоустову Литургию… Ибо "по соображениям церковной икономии ради мира Церкви можно принимать раскольнических клириков в их сане, уповая, что за единение с Церковью Господь дарует им благодать священства". И оговорка "раскольнических клириков" не спасает положения. Ведь экклезиология вл. Илариона и св. Киприана "не делает никакого различия между всеми противниками Церкви". А оттого и генерал КГБ, и раввин, и верховный шаман - буде они перейдут со своими подчиненными - могут быть приняты "в сущем сане" и ради радости единения их с Церковью можно объявить их епископами и, не одевая на них крещальных крестиков, вручить им сразу панагии… Что - я утрирую позицию св. Илариона? Ничуть. Ведь он вполне четко понимает, что предлагает "в сущем сане", без крещения, по "икономии" принимать нехристиан. Именно так - не "заблуждающихся христиан", не "инославных христиан", а именно и просто - нехристиан. Ибо по его мнению "католики для меня - не Церковь, а следовательно и не христиане". И тут уж действительно невозможно сделать никаких различий между нехристианами - атеистами и католиками. И если одних нехристей можно объявить "ради блага церковного" епископами, то отчего же при нужде не сделать этого с другой группой нехристей же? Что дозволено с католиками, отчего же не дозволить в обращении с лидерами язычников или с руководителями кружков "научного атеизма"? Если и в самом деле "Церковь - это оазис, кругом которого безблагодатная пустыня,.. и это равно относится и к язычнику, и к еретику, и к раскольнику", то отчего же одна горсть этого песка, будучи заносимой внутрь церкви, погружается в крещальную воду, а другая сразу возводится на епископский трон? Только из соображений удобства и пастырско-политической выгоды? Но не слишком ли иезуитским оказывается такое богословие?».265

О. Андрей совершенно игнорирует, что свщмч. Иларион неоднократно указывает в своих работах на безусловную важность правильности совершения над человеком внешней стороны крещения, собственно обряда. Без него не может быть речи ни о каком принятии в Лоно Церкви через покаяние, ибо крещение не может быть восполнено, когда нечего восполнять, т. е. когда не было даже самого совершения обряда с произнесением крещальной формулы. Это же с полным основанием должно быть перенесено и на прочие таинства, которые Церковь восполняет благодатью над обращающимися к ней: крайне редко – миропомазание (при переходе из католицизма), чаще – священство (при переходе из того же католицизма, а также из монофизитства и, в течение церковной истории, некоторых других конфессий). Только при наличии внешне правильного обряда, внешне правильной непрерывной цепочки рукоположений в отделившейся общине может идти речь о ее наполнении благодатью. Ибо если нет сосуда, то что же тогда наполнять? Поэтому-то, когда речь заходила о приеме англиканской иерархии (имеется в виду англиканская иерархия начала ХХ века) в Православную Церковь, свщмч. Иларион (как и митрополит Антоний (Храповицкий)) считали вопрос о прерывании в англиканской церкви цепочки рукоположений ввиду наложенного на английских епископов папой запрещения поставленным неверно. Подходившие к этой проблеме с такой стороны считали католическую цепь рукоположений благодатной, а потому, считая папу благодатным епископом, следовательно, имеющим некоторое право налагать запреты и лишать сана в пределах своей канонической юрисдикции, ломали голову над вопросом – пресеклась или нет благодать в цепи англиканских рукоположений. Но, согласно недвусмысленному учению Православной Церкви, благодать не может действовать в ересях и расколах. Поэтому безблагодатный папа, как сам не имевший благодати, не мог лишить ее и английских епископов. Соответственно, сама подобная постановка вопроса о пресекновении или непресекновении рукоположений в англиканстве теряет всякий смысл. Так как факт наличия сугубо внешнего преемства рукоположений англиканского духовенства от римо-католического несомненен, то и прием англиканских клириков через покаяние в Лоно Церкви в сущем сане виделся митрополиту Антонию и свщмч. Иллариону не представляющим затруднений, ибо при присоединении к Церкви безблагодатное англиканское рукоположение наполнилось бы благодатью священства.

«Решается вопрос, - пишет свщмч. Иларион (Троицкий), - о непрерывности рукоположения английских епископов. Для меня этого вопроса не существует. По первому правилу святого Василия Великого вне Церкви вообще оскудевает преподаяние благодати и всякое преемство вне Церкви незаконно, так как там мирянин (и даже менее того) возлагает руку на мирянина, не сообщая ему никакой благодати, потому что ее вообще нет и быть не может вне единой Церкви, вне единства тела Христова. Обсуждающие в русском богословии вопрос о законности англиканской иерархии исходят из того будто бы бесспорного положения, что прежние католические епископы Англии были настоящими благодатными епископами Церкви, и по тому для положительного решения вопроса достаточно лишь доказать непрерывность преемства в рукоположении. Но от епископов внецерковного общества, каковыми были католические епископы до английской реформации, по правилу святого Василия Великого, нельзя было получить благодати, которая иссякла в католичестве еще в 1054 году… По LXXIX правилу Карфагенского Собора, которое я приводил выше (см. сноску 172 – А. Н.), вся англиканская иерархия может быть немедленно принята в сущем сане без всяких ученых исследований и споров. По этому правилу “не должно быть поставляемо никакой преграды единению”, если “очевидна польза душ братии”. Именно “преградой единению” я считаю современную обычную постановку вопроса. Историческое обсуждение вопроса может лишь представлять основания для применения LXXIX правила Карфагенского Собора. Но этих оснований приведено уже совершенно достаточно, и дальнейшие споры подогреваются лишь неправильной постановкой вопроса, при которой на исторических фактах желают утвердить догматическую истину, вовсе с этими фактами не связанную»266. При этом, надо заметить, свщмч. Иларион никогда не упоминал о возможности принятия без рукоположения клириков, например, лютеранской или кальвинистской церквей. Причина очевидна – у них отсутствовала даже чисто внешняя цепочка рукоположений.

Что же относительно именования еретиков «нехристианами», то так их именовали не только свщмч. Киприан и свщмч. Иларион, но и святитель Афанасий Великий, и преподобный Паисий Величковский. Большинство цитированных выше святых угодников Божиих, прямо не упоминая термина, выражаются о еретиках именно в подобном духе. У святых отцов нехристианскими (а также зловерными, носящими в себе сатанинский, антихристов дух и т. п.) еретические «церкви» именуются в смысле безблагодатности и непричастности Церкви Христовой. Но могут именоваться и христианскими: а) по своей вере во Христа; б) как признающие часть Христова учения; в) как частично сохранившие внешние формы церковных таинств и обрядов. В первом смысле они ничем не отличаются от безбожников или иноверцев, во втором, безусловно, выделяются из их ряда. Тот же свщмч Иларион, с одной стороны, утверждающий: «католики для меня - не Церковь, а следовательно и не христиане», - называет членов протестантских общин «христианами Америки», имеющими «дух любви и смирения», говорит о «всемирной конференции христиан», западные церкви именует «христианскими вероисповеданиями» 267 и т. п. Поэтому весь язвительный сарказм по поводу вручения панагий шаманам, генералам КГБ и всем, кого в этот ряд готово поставить живое воображение о. Андрея, оказывается совершенно неуместным. Но одну из его ассоциаций – о дяде, купившем облачение в софринском магазине - пожалуй, можно применить. В отношении современного англиканского или лютеранского крещения. Некая тетя, именующая себя «епископшей», «пасторшей» или «пресвитершей», покупает в магазине, правда, не софринском, а лондонском или берлинском, соответствующее облачение и по всей форме начинает крестить, а затем крещенные ей дяди и тети просят принять их в Московский Патриархат. И что же? Англикан и лютеран до сего дня при переходе в Русскую Православную Церковь не перекрещивают. Понятно, что принимают их «вторым чином», т. е. через миропомазание, совершенно не ввиду признания благодатности кощунственно совершаемого обряда, но исключительно ради крайней икономии, ради того, чтобы не было препятствия единению христиан в Церкви Христовой. Хотя, кто знает, может быть, в следующей своей работе диакон А. Кураев обоснует благодатность и женского священства…

В большей части приводимого о. Андреем отрывка из труда Патриарха Сергия (Страгородского) (во время написания этого труда Владыка Сергий еще не был Патриархом), критикующего священномученика архиепископа Илариона (Троицкого), содержится неверное понимание икономии, по духу (но не стилю) иногда близкое о. А. Кураеву. Есть, однако, в критике Владыки Сергия и новый аспект. «И вот, - пишет он, - не желая болезненно затрагивать самочувствия человека, привыкшего себя считать крещеным, Церковь делает перед ним вид, будто считает его крещеным, и не повторяет крещения. А потом, преподавая ему миропомазание или разрешение грехов в таинстве исповеди, она незаметно для присоединяемого преподает ему под формою названных таинств и крещение. Но в таком освещении действия Церкви при приеме обращающихся получают совершенно не отвечающий Ее достоинству характер какой-то духовной несерьезности и неискренности, позволяющий оправдывать всякие злоупотребления при обращениях. Идя по этой линии, можно ведь оправдать и такие случаи, когда, например, индейцев или китайцев под каким-нибудь предлогом заманивали купаться или как бы ненарочно обрызгивали их водой, а в уме про себя произносили формулу крещения; или, пригласив старообрядцев приложиться к иконе праздника, незаметно от них помазывали их вместо обычного благословенного елея святым миром. Такие и им подобные случаи возможны лишь при слишком обывательском взгляде на святое крещение, когда оно представляется в виде какого-то магического обряда, который действует на человека и помимо его воли, и даже при его неведении об этом действии. Православная же наша Церковь полагает сущность крещения в "обещании Богу доброй совести", т, е. в посредствуемом благодатию произвольном и сознательном решении крещаемого перейти от ветхой к новой жизни по Христу… Если бы Православная Церковь действительно признавала всех без исключения инославных в сущности некрещеными, но из видов церковной икономии желала бы преподать некоторым из них благодать крещения через таинство миропомазания или покаяния, то... она не сделала бы этого молча, как бы тайком, а непременно вынесла бы по сему предмету определенное постановление, чтобы и присоединяющий и присоединяемый могли вполне сознательно отнестись к тому, что они делают».268 Аналогичный аспект присутствует и в критике «икономического» подхода, данной протоиереем Георгием Флоровским: «Можно ли допустить, в самом деле, что Церковь принимает тех или иных раскольников, и даже еретиков, в свой состав не через крещение только для того, чтобы облегчить им их решительный шаг?.. Во всяком случае, это была бы очень опасная и опрометчивая уступчивость. Это было бы скорее потворство человеческой слабости, самолюбию и маловерию, и потворство тем более опасное, что оно создает всю видимость церковного признания схизматических таинств или священнодействий значимыми, и не только в восприятии схизматиков или внешних, но и в сознании самого церковного большинства, и даже властей церковных. И более того, этот образ действия потому и применяется, что он создает эту видимость... Если бы действительно Церковь была уверена до конца, что в расколах и ересях крещение не совершается, с какою бы целью воссоединяла она схизматиков без крещения?.. Неужели же только для того, чтобы таким образом избавить их от ложного стыда в открытом признании, что они не были еще крещены?.. Неужели же можно такой мотив признать достойным, убедительным и благословным?.. Неужели же это к пользе новоначальных - воссоединять их через двусмысленность и умолчание?.. Чтобы привести немощных и неразумных "неофитов" к недостающему им "ясному пониманию церковной благодати", тем более необходимо и уместно "исполнять над ними внешнее действие крещения", вместо того чтобы притворным приспособлением к их "обидчивости" подавать им и многим другим не только повод, но и основание обманываться и впредь».269

Оба глубокочтимых автора заблуждаются. Никаких обмана и двусмысленности при применении церковной икономии нет.

Во-первых, необходимо отличать миссионерский подход от догматического богословия. Святые отцы, со всей строгостью учившие о безблагодатности и антихристианской сущности еретических сообществ, при миссионерстве требуют максимальной мягкости в общении с еретиками. Еретикам надо указывать на то, что в их вере есть доброго, что составляет остаток православного (Писание, некоторые молитвы, благотворительность и т. п.), подчеркивая, что этого недостаточно для благодатной жизни во Христе и спасения. Более всего следует сосредоточиться не на критике, но на положительной проповеди Православия.270 Общеизвестен, и неоднократно разными авторами приводился, пример из жития преподобного Силуана Афонского. Святитель Игнатий (Брянчанинов), занимавший по отношению к еретикам бескомпромиссную позицию, признававший еретические сообщества «чуждыми благодати» и, вообще, «чуждыми Богу», считал, что при миссионерском обращении с еретиками ревность и обличительный тон являются безрассудством: «Гордая ересь не терпит обличений, не терпит побеждения. От обличений она ожесточается; от побеждений приходит в неистовство. Это доказали бесчисленные опыты. Побеждается ересь кротким увещанием; еще удобнее – молчаливым приветствием, смирением, любовию, терпением и долготерпением... Желающий успешно сражаться против ереси должен быть вполне чужд тщеславия и вражды к ближнему, чтоб не выразить их какою насмешкою, каким колким или жестким словом, каким-либо словом блестящим, могущим отозваться в гордой душе еретика и возмутить в ней страсть ее. Помазуй струп и язву ближнего, как бы цельным елеем, единственно словами любви и смирения, да призрит милосердый Господь на любовь твою и на смирение твое, да возвестятся они сердцу ближнего твоего и да даруется тебе великий Божий дар – спасение ближнего твоего. Гордость, дерзость, упорство, восторженность еретика имеют только вид энергии, в сущности они – немощь, нуждающаяся в благоразумном соболезновании. Эта немощь только умножается и свирепеет, когда против нее действуют безрассудною ревностию, выражающеюся жестким обличением».271 Такого же мягкого тона при обращении к еретикам с призывом возвратиться в Церковь Христову придерживается и ревностный обличитель ереси, называвший латинскую церковь «не Христовой», святой праведный Иоанн Кронштадтский (см. сноску 132). Святитель Иннокентий Херсонский указывает, что лучше не говорить католикам, по причине их гордости, даже того, что вне Православной Церкви нет спасения: «Поелику католики утверждают, что вне их церкви нет спасения, то здесь требуется верить, что в вере греческой есть спасение. Требование это весьма скромно, и показывает примерную веротерпимость. Следовало бы сказать, вопреки гордым католикам, что вне греческой церкви нет спасения; между тем, по скромности христианской, говорится только, что и в греческой церкви есть спасение».272 Миссионерская снисходительность, проявляемая не только в процессе обращения, но и в самом акте присоединения еретиков к Церкви, никак не может считаться обманом. Ведь: а) при присоединении к Церкви мы восполняем благодатью состоявшееся в ереси внешнее действие крещения, признавая правильность самого обряда - и свидетельствуя еретикам именно об этой правильности, психологически облегчаем им переход в Православие; б) о действии (правильнее было бы – недействии) благодати в крещении, совершенном еретиками, хотя, как правило, ничего обращающимся не говорим, но и не обманываем, не завлекаем, ложно убеждая их в благодатности еретического крещения. Такое умолчание не есть недостойное Церкви лукавство. Пример этому – святитель Василий Великий. Сам же протоиерей Георгий Флоровский пишет, что святой Василий вынужден был умалчивать до времени перед паствой прямое учение о Св. Духе как об истинном Боге – из икономии, дабы сначала заняв кафедру, затем уже осторожно привести неправомыслящих к Истине. «Казалось иногда, - говорит о. Г. Флоровский, - что он делал слишком большие уступки… И до времени Василию приходилось молчать и умалчивать. Так воздерживался он открыто исповедывать Духа Святого Богом».273 Что же, и святителя Василия Великого обвиним в «опасной и опрометчивой уступчивости», «потворстве человеческой слабости, самолюбию и маловерию», привлечении к Православию еретичествующих «через двусмысленность и умолчание»? Являлось ли его умолчание «не отвечающим достоинству» Церкви? По мнению святителя Григория Богослова, не являлось: «Между тем, Василий медлил до времени употребить собственное речение, прося у самого Духа и у искренних поборников Духа не огорчаться его осмотрительностью; потому что, когда время поколебало благочестие, стоя за одно речение, можно неумеренностью все погубить».274 Действительно, не говоря прямо о Божестве Св. Духа, святитель Василий в то же время ни единым словом этого Божества не отрицал. Он просто до времени умалчивал. Но и тогда раздавались голоса, так похожие на голоса современных критиков икономии: «Нет! Все это слишком политично, чтобы быть благочестивым! Довольно нам этой икономии»!275

Во-вторых, людям образованным в инославном мире и священномучеником Иларионом (Троицким), и митрополитом Антонием (Храповицким) прямо указывалось на икономию как на восполнение именно безблагодатности еретических таинств. Здесь уже нет умолчания. Достаточно упомянуть, что работа священномученика Илариона «Единство Церкви и всемирная конференция христианства» адресована западному христианству в лице Гардинера, одного из виднейших его представителей. На торжествах по случаю 1600-летия Никейского Собора митрополит Антоний (Храповицкий) перед лицом архиепископа Кентерберийского, епископата, клира, богословов англиканской церкви, членов Британского правительства и представителей аристократии заявил, «что все инославные исповедания лишены иерархической благодати, англиканскую Церковь нельзя выделить из ряда других христианских исповеданий, в том числе и католичества». Но при этом Владыка Антоний «оттенил возможность принятия англиканских епископов и клириков, в случае желания их присоединиться к Православной Церкви, в сущем сане (то есть третьим чином)». Какова же реакция англиканской элиты? Скандал? Возмущение, что, хоть согласны принять их «третьим чином», но только из снисхождения, почитая безблагодатными? Отнюдь нет: «Это заявление митрополита Антония вызвало несмолкаемые аплодисменты и одобрения присутствовавших англикан».276

Кстати, о митрополите Антонии. О. Андрею в его словах: «Если папа откажется от своих еретических заблуждений и возвратится с покаянием во св. Церковь Православную, то, по моему мнению, ему можно было бы в интересах практических усвоить и верховенство»,277 - видится признание благодатности римо-католической иерархии. В контексте только что приведенных слов Владыки Антония о непризнании благодатности любой инославной иерархии, включая католическую, понятно, что и рассматриваемое его высказывание представляет сугубо «икономический» подход к решению вопроса о предполагаемом присоединении папы римского к Церкви. Но о. Андрей на этом не останавливается и далее развивает мысль: «Причем в этом случае это было бы не просто первенство чести, предусмотренное канонами, но именно верховенство, которое (далее продолжается цитация митрополита Антония – А. Н.) "дало бы ему такую власть во Вселенской Церкви, какой у него никогда не было прежде, ибо до схизмы его юрисдикция ограничивалась Западной Европой и Северо-западной Африкой"».278 Внимательно прочтем. Митрополит Антоний говорит не о власти папы над Вселенской Церковью, но о власти во Вселенской Церкви. Речь у Владыки Антония идет о расширении папской юрисдикции, по сравнению с той, что была до раскола. За годы схизмы папа, действительно, распространил пределы своей церкви далеко за границы Западной Европы и Северо-Западной Африки. Сюда вошли и вся Южная Америка, часть Северной Америки, Французская Центральная Африка, часть Океании и др. Поэтому власть у покаявшегося папы во Вселенской Церкви могла бы быть намного внушительней, чем до схизмы, она простиралась бы на более, чем половину всех чад Церкви. Вот и всё.

Несмотря на постоянные обличения своих оппонентов в излишней логике, диакон А. Кураев, говоря об икономии, неожиданно пытается показать ее нелогичность: «Если бы Церковь разнообразила чиноприемы лишь по соображениям икономии, то именно к расколам она прилагала бы наибольшую строгость. Ведь чем ближе отсеченная часть к Церкви - тем важнее обнажить ее глубинную нецерковность, неочевидную для многих из пребывающих в расколе. А для того, чтобы черта, разделяющая Церковь от псевдоправославия, стала яснее, и нужно было бы поставить возможно более высокий порог. Тогда отказ в признании раскольничьего крещения был бы шоком, понуждающим раскольников всерьез задуматься о своих отношениях со Вселенской Церковью… Иногда - именно в порядке "икономии" - Церковь так и поступает. Но ее собственные каноны, напротив, предписывают более мягкое отношение к расколам. Значит, не только "икономией" диктуется наличие разных путей к воссоединению с Церковью. Значит, учитывается не только "психология", но и "онтология" иноверных христиан. Церковь учитывает не только то, что они сами думают о своих отношениях со Христом. У Церкви есть еще и свое видение меры разрушенности связи со Христом у разных христианских общин».279 Пожалуй, в последнем с о. Андреем можно согласиться. Да, у Церкви есть свое видение «меры разрушенности связи со Христом у разных христианских общин». Каково оно? Об этом уже достаточно было сказано в главе «О границах Церкви, действии благодати Божией и к вопросу о спасении еретиков».

Но так ли уж нелогична церковная икономия? Тот факт, что раскольников Церковь все же иногда повелевает перекрещивать, свидетельствует о неверности теории о постепенном угасании благодати таинств во внецерковных обществах. Ведь протестанты или латиняне уж, несомненно, отошли намного дальше и по учению, и во времени от Православной Церкви, чем раскольники. Тем не менее, их при переходе в Православие не крестят, а некоторых раскольников крестят, не считая это нарушением 1 правила святителя Василия Великого. Пример из современной истории: украинские автокефалисты различных толков и т н. «украинская православная церковь киевского патриархата» Филарета Денисенко. В этом случае, по логике признающих благодатность внецерковных таинств, получается, что чем дальше от Церкви, тем больше благодати. Если же признать, что это в порядке икономии Церковь, признавая благодатность раскольнического крещения, тем не менее, постановляет перекрещивать раскольников (позиция о. Андрея), то подавляющее большинство епископата и духовенства, например, Украинской Православной Церкви Московского Патриархата подлежит лишению сана согласно 47 апостольскому правилу, «яко посмевающееся кресту и смерти Господней».

Далее о. Андрей пытается осуществить такое логическое построение: таинство, совершаемое неверующим, но формально православным священником над неверующим человеком – действительно, почему же тогда таинство, совершаемое еретиком, но искренне верующим и даже готовым умереть за Христа – недействительно (приводится ряд воображаемых примеров, в частности, вышеприведенный пример с полупьяным комсомольцем с одной стороны, и исповедником мексиканцем – с другой)? В данном случае о. Андрей игнорирует фундаментальную истину православного богословия о том, что таинства Церкви совершаются не в силу личной святости (или даже веры) священника, а в силу присущей его сану благодати. Перенесение вопроса из плоскости благодатности таинств по сути в плоскость нравственных качеств совершителя таинств является подменой понятий. Кстати, именно эту ошибку совершали донатисты, и именно с таким подходом боролся блаженный Августин Иппонский. ПРОДОЛЖЕНИЕ