Об антиправославном устроении в братстве священника Георгия Кочеткова (часть2)

2000 год

Священник Константин БУФЕЕВ

Отношение к своей общине и к "своему" храму

Следует понять, для чего же кочетковской секте так необходимо "мимикрировать под приходскую жизнь", обзаводясь "своим" храмом, "своим" приходом.

Приход для кочетковцев — ненавистное, но на современном этапе и необходимое средство существования. Приходская система как "устаревшая" и тяготящая структура, по замыслу Кочеткова, должна быть заменена альтернативной "общинной" системой. Причем "семья"-община по своему замыслу "не часть, а церковное целое, если в ней, в единстве со всей Церковью, совершаются таинства, в том числе Крещение и Евхаристия" (Православная община. № 1. С. 21). "В такой общине... должны совершаться все церковные таинства" (с. 32).

Нынешние "полулитургические" собрания-"агапы", проводящиеся в Братстве, в перспективе должны дорасти до "агап" "литургических". Тогда собрание кружка единомышленников включило бы в себя не только братскую беседу и трапезу, но также и собственно таинство Святой Евхаристии. В этом заключается розовая мечта о. Кочеткова о возвращении в первохристианскую эпоху, когда Евхаристия проводилась совместно с агапой.

Об опыте проведения собственно "литургических агап" сведений не так много. Эта практика широкого развития в Братстве, похоже, не получила. Она пока остается как бы в тени. Но вот прелюбопытное свидетельство А. М. Копировского, старейшего члена кочетковской секты и ближайшего сподвижника о. Георгия. В сборнике "Община в Православии" (М., 1994) он пишет: "Надо увидеть и конечную цель, как бы она ни была далека, как бы долго до нее ни идти. Это, конечно, совместное причащение, и видимо внутри самой общины, чтобы сама община, имея пресвитера, безусловно признанного церковью, в единстве с Церковью могла совершать Евхаристию внутри себя". Итак, "конечная цель" обозначена. Далее Александр Михайлович проговаривается: "Здесь есть опыт, и я в нем принимал участие, когда путем механического переноса храмовой службы в дом пытались решить эту проблему" (с. 105—106).

Итак, "здесь есть опыт"! Опыт проведения Евхаристии не в храме, а в общине, на дому, на "агапе". Опыт, правда, оказавшийся не самым удовлетворительным, не получивший пока широкого распространения и, по-видимому, даже не известный большинству рядовых членов братства "Сретение". Вкус "литургической агапы" известен лишь очень небольшому и узкому кругу посвященных. Но кому-то ведь "надо увидеть и конечную цель"! И кто-то ее уже, оказывается, видел. Дерзость участия в подобных литургических экспериментах поразительна. Для того чтобы проводить такие причастия на дому, надо быть убежденным в особом своем достойном харизматическом избранничестве, присвоить себе право на литургическое творчество, ощущать себя Иоанном Златоустом и Василием Великим.

Однако полного литургического "возрождения" священник Г. Кочетков пока еще, кажется, не достиг, в его Братстве проводятся главным образом "полулитургические" собрания-"агапы". Такие встречи получили в Братстве широкое распространение. Они проводятся в кругу кочетковцев как привычные и укоренившиеся, без всяких оглядок и оговорок. Их существования не скрывают и не стыдятся. К участию в них подготавливает учащихся Огласительное училище при МВПХШ.

Что же мешает кочетковцам открыто начать новую практику "литургических агап"? Ясно, что причина не в формальных канонических препятствиях, как-то: получение архиерейского благословения, антиминса и т. п. Эти условия можно было бы или обойти (так что никто бы даже и не заметил), или обеспечить их соблюдение (полное или частичное). На недостаток такого рода дерзновения о. Георгий никогда не жаловался.

Но кочетковское Братство не может открыто пойти на такой шаг, поскольку Церковь не знает альтернативы литургии "приходской", храмовой, и, следовательно, объявление об устроении другой Евхаристии "агапического" типа означало бы очевидное всем отпадение от Православия. Такого откровенного откола от Церкви Кочетков не желает. Поэтому он выбирает другую, более гибкую, тактику. Берется курс на создание "своих" приходов, где можно было бы готовить людей к общинной жизни, пропагандировать и воплощать новые "агапические" идеи, приучать общественность к тому, что будто бы все это — одна из слагающих православного предания. Богословской базой, "оправдывающей" деятельность таких "своих" приходов, было взято ставшее популярным книжное выражение "литургия после литургии", в которое, разумеется, был вложен своеобразный смысл.

Такой сектантский по духу приход внешне как бы является административной единицей Русской Православной Церкви и формально подчиняется правящему архиерею. В то же время этот "братский" храм собирает под свои своды прошедших специальное посвящение через "оглашение", а для таких людей истинная духовная жизнь мыслится главным образом через участие в "агапах". Глядя со стороны, трудно догадаться, что именно объединяет "прихожан" такого храма. А объединяет их то, что храм для них служит как бы предбанником перед "агапическим" собранием, а совместное причастие "от одной чаши" — трамплином к "полулитургическому" таинству "агапы".

Примечательно, что при всем их акцентировании на "общинность" храм кочетковцам оказывается действительно нужен, причем именно "свой" храм, на котором можно было бы проводить свою сектантскую деятельность. На "своем" приходе, в "своем" храме, у "своего" пресвитера никогда не возникнет необходимости вменять совместное причастие "от одной чаши" в "аскетическое правило". Когда же "своего" прихода нет, такая проблема в Братстве, как мы видели, возникает и даже обсуждается на "Соборе".

В "своем" храме все посвящены в то, что утреннее причастие Тела и Крови Христа Спасителя есть начало вечернего продолжения таинства на "полулитургической" "агапе". Поэтому желающие попасть на "агапу" члены Братства должны прежде прийти в храм, окунувшись поневоле в приходскую, хотя и весьма специфическую, "свою" среду. Если же храм не "свой" и Божественная Литургия в нем большинством прихожан и священнослужителей не воспринимается как прелюдия к вечерним грезам, а представляет собой самоценное сакраментальное духовное действо, — то кочетковцам на таком приходе становится неуютно. Такая литургия уже не объединяет их на "агапу", а сбивает с духовной волны.

В журнале "Православная община" № 43 опубликовано обращение к Патриарху Алексию II за подписью ректора Свято-Филаретовской московской православно-христианской школы, декана МВПХШ и заведующего Огласительным училищем. В этом письме содержится одно весьма характерное выражение. Ответственные должностные лица кочетковской духовной школы пишут о том, что их Огласительное училище и Высшая школа были основаны "за многие годы до открытия братством "Сретение" Успенского храма" (с. 88).

Но тогда у православного читателя возникают недоуменные вопросы: разве братство "Сретение" открыло Успенский храм? Разве открытие храма для богослужения находится в компетенции братства, а не правящего архиерея? Не происходит ли здесь присвоения себе того, что принадлежит Церкви?

С канонической точки зрения ответ однозначен. Храм для богослужебной деятельности может открыть лишь правящий епископ. В Москве — Патриарх. Церковным объектом, на который распространяется власть правящего архиерея, является приход. Любая мирянская инициатива, для того чтобы ей иметь церковный статус, должна получить благословение своего епископа. Причем то, что принесено Богу и Церкви, перестает быть частной собственностью того, кто некогда был хозяином, владельцем или устроителем. Это касается и церковного имущества, и учебных заведений, и самих храмов. Не вызывает ни у кого сомнения, что жертва, вложенная в церковное хранилище, или икона, принесенная в дар Церкви, больше не могут считаться собственностью прежних владельцев, а становятся Божиим достоянием. Так же точно и христианская школа может быть либо частным заведением, не имеющим церковного статуса, либо находиться в ведомстве Патриархии. Если школа имеет статус частной, она не подотчетна Церкви. Если школа церковная (как, к примеру, МДАиС) — ктиторы и устроители обязаны подчиняться требованиям церковного чиноначалия.

Изложенные соображения кому-то очевидны и безусловны. Кому-то, но не кочетковцам. Вот образец их "церковного" сознания. В письме от 15 декабря 1997 года на имя Святейшего Патриарха от членов братства "Сретение" говорится: "...весь двухтысячный приход, а значит, и большая часть братства "Сретение", оказались буквально изгнанными из своего (!) храма..." (с. 90—91). Прежде всего, "буквально" никто их из храма не изгонял — приходи, молись, кайся. Но главное, недопустимо писать о храме в смысле собственническом: дескать, братство имело "свой" храм — братство потеряло "свой" храм.

О том, что здесь сознательное убеждение, а не описка и не случайное небрежное словоупотребление, свидетельствует сам священник Г. Кочетков. Вот его слова: "Мы не боимся агрессии зла. Мы не боимся того, что у нас нет сейчас своего храма и своего евхаристического собрания, так что мы должны быть в гостях то в одном, то в другом, то в третьем храме, то в одном, то в другом, то в третьем городе, а то и в одной, и другой, третьей стране. Это нормально" (Православная община. № 48. С. 23).

В следующем номере журнала опубликована проповедь о. Георгия перед оглашаемыми, в которой он подтверждает свою мысль еще более резко и выразительно. "Вот мне на этой неделе некоторые братья и сестры рассказали... как некоторые члены нашего Братства под праздник Введения Богородицы во храм, в четверг вечером были в нашем храме Успения в Печатниках. Сто—двести человек посетили свой храм, как бы напоминая нынешним его обитателям, что есть люди, для которых это родной дом, что они живы, что они от своего дома не отказываются, что они не отказываются от себя и от того пути, по которому они шли, и что они продолжают по этому пути идти и ныне" (Православная община. № 49. С. 30).

Прервем цитату. Откровенность Кочеткова потрясает. Патриарх, говорит он, отнял у нас нашу храмовую собственность. Но мы ее по-прежнему считаем своей и не откажемся от своего законного. Но продолжение речи о. Г. Кочеткова еще более откровенно и ужасающе. Проповедник говорит о "врагах", настраивая своих слушателей видеть врагов в тех, кто лишил его права священнослужения (это Патриарх, Московский викарий, благочинный, секретарь), и в тех, кто был назначен в храм на место прежних служителей (это новый настоятель и новый клир).

Продолжим прерванную проповедь. "Они пришли помолиться, а не на пикет и не на демонстрацию. Да, конечно, в эту молитву не могла не включаться молитва о врагах, то есть самая трудная молитва, о которой говорит нам Господь. Тем более что за образом врага не надо было ходить куда-то далеко, как и не надо было этот образ придумывать или создавать, ведь они слышали с амвона примерно такие речи..." Здесь мы вновь оборвем речь вдохновенного ругателя, призывающего к противостоянию Церкви и указывающего своим оглашаемым (да-да, оглашаемым и недавним оглашенным) врагов на амвонах православных храмов, за которых, оказывается, так трудно молиться! Личные враги Кочеткова объявляются личными врагами Братства и автоматически — врагами Церкви. Себя же и свою паству о. Георгий видит в ореоле героев, мучеников, гонимых за веру, истинных последователей Христа, молящихся о своих врагах "самой трудной молитвой". Этим духом противоборства с Церковью он накачивал своих последователей, пока находился три года под запретом в служении. Этим духом мнимой праведности исполнялся сам.

Чем же закончилось для кочетковцев посещение "своего" храма? Послушаем снова отца Георгия: "Все они, конечно, очень смиренно помолившись о врагах за праздничной вечерней [1], после ее завершения покинули этот храм, свой храм, ныне, правда, занятый "гостями"". Выражение "очень смиренно помолившись о врагах" бесподобно. Выражение "свой храм" в контексте всего сказанного выше становится вполне понятным.

Стоит пояснить, что изначально, в 1991 году, в планы Кочеткова входило сделать четыре московских храма "своими", братскими. Тем не менее все они оказались со временем вне его сферы влияния. По действию Промысла Божия, два из них ныне принадлежат монастырям — Сретенскому мужскому и Рождественскому женскому. На них, похоже, кочетковцы махнули рукой. Два других представляют собой городские приходские храмы. Церковь Успения в Печатниках целиком освобождена от засилия еретиков-кочетковцев после произведенного ими там надругательства над православным священником в июне 1997 года. В храме преподобного Феодора Студита у Никитских ворот они мирянской инициативой пока еще входят в приходской совет и отчасти контролируют приходское собрание.

Все эти храмы кочетковцы считали действительно "своими", противопоставляя их остальным "чужим" православным храмам. Об этом прямо говорил сам о. Георгий на так называемом Х "Преображенском Соборе" в 1999 году. Вот его слова о Владимирском храме Сретенского монастыря: "Он ожил и засветился на глазах у всех. Сейчас он снова потух. Это боль нашего сердца, потому что это был наш храм" (Православная община. № 53. С. 82). Послушать о. Кочеткова, так светиться может только его собственное, а чужое лишь тухнуть. Однако вряд ли он найдет много сторонников своей черной мысли об угасании Сретенского монастыря, оказавшегося с 1994 года за границами кочетковского Братства.

Дальше мысль злопыхателя разворачивается. "Не знаю, правда ли это, но говорят, что также потух и наш храм в Электроуглях" (с. 82). Не знаешь — молчи! А лучше признайся, что при тебе и твоем братстве в восстановление Троицкого храма в г. Электроугли не было положено ни одного кирпича. А служил ты тогда вовсе не в светящемся храме, а в подвале соседнего дома, откуда скоренько перевелся "светиться" в Москву.

"А проезжая сейчас мимо храма Успения в Печатниках, мы тоже, к сожалению, можем констатировать тот же печальный факт: храм Успения в Печатниках тоже тухнет, гаснет. Светильник перестает светить" (с. 82—83). Без комментариев.

Вот какую проблему для себя видят кочетковцы в том, что службу в Храме Христа Спасителя возглавлял архиепископ Истринский Арсений, викарий Московской епархии. "Братство, уже два года не имеющее своего храма, в который оно могло бы поместиться в количестве хотя бы 1000 человек, и потому пришедшее в храм Христа Спасителя, было вынуждено служить Евхаристию под предстоятельством человека, два года назад планировавшего и лично руководившего провокацией в Успенском храме..." (Православная община. № 53. С. 80—81). Наглость беспримерная. Антицерковная группировка требует себе у Церкви храм, да повместительнее. Бедные еретики, видите ли, были "вынуждены" служить Евхаристию под предстоятельством православного архиерея! Непонятно только, кто их вынуждал и в чем заключалось их "служение". По всей видимости, их "вынудили" терпеть чин православного богослужения без привычных для них модернистских искажений.

Действительно, стремление иметь "свой" храм сочетается у кочетковцев с одержимостью идеями модернизма в церковном богослужении. Сектанты перестраивают в "своем" храме богослужение для более удобного его восприятия теми, кто был приучен оглашением к "агапическому" вольному обряду. Здесь у священника Георгия Кочеткова содержится в полной боевой готовности целый арсенал обновленческих нововведений: чтение во всеуслышание всех тайных молитв вечерни, утрени и литургии; сокращение и перекраивание чинопоследований; ставшие привычными экспромты в канонических молитвенных текстах Требника и Служебника; отказ от общепринятого в Русской Церкви богослужебного языка и многое другое.

Ревнителей благочестия возмущали в храме о. Кочеткова именно эти внешние проявления вольностей. Многие видели в них кощунство, пренебрежение к церковному Преданию, дурной вкус, неумение раскрыть и оценить истинную красоту и глубину церковной службы. Но корень такого попрания храмового священнодействия следует видеть в том, что всем членам Братства приходское богослужение служило лишь средством реализоваться на домашних "агапах". Пренебрегают обычно лишь тем, что кажется малоценным, неинтересным, обременительным. Так, канон в кочетковском храме на воскресной утрени не считалось грехом читать "на два" и без катавасии. При этом "агапы" проходили, разумеется, "по полной программе".

Своим отвращением от храмового богослужения и ставкой на общинно-"агапические" собрания Кочетков чем-то напоминает главного "героя" повести Ф. Сологуба "Мелкий бес", который, переезжая на новую квартиру, в старой рвал со стен обои и делал еще кое-что похуже. "Все равно переезжать!"

Но парадокс заключается в том, что именно нелюбимая и исковерканная приходская жизнь, с одной стороны, противопоставляет кочетковцев Церкви, но с другой стороны — вовлекает их хоть в какой-то степени в жизнь общецерковную. Как ни пытался о. Георгий на "своем" приходе проявлять свободу литургического творчества и наслаждаться независимостью от священноначалия и церковных канонов — именно храмовая, то есть пресловутая "приходская" жизнь давала членам его Братства возможность хоть одной ногой стоять на православном основании. Без "своего" храма кочетковщина имеет ярко выраженную тенденцию сектантского обособления и противопоставления себя Церкви. Это весьма выразительно было продемонстрировано на последних "Преображенских Соборах".

Однако, как ни обидно наблюдать прямые нападки на Церковь, но думается, что они гораздо менее язвительны, чем скрытая подспудная деятельность на приходе. Ведь такой приход лишь юрисдикционно относится к Московскому Патриархату, а фактически ведет антицерковную подрывную деятельность, плодя членов "агапического" Братства. "Свой" храм, находящийся в руках сектантов, рушит Церковь изнутри, содействуя активному "миссионерскому" распространению ереси. Отсутствие "своего" храма ограничивает рост Братства хотя бы тем, что создает для неофитов дискомфорт двойного благочестия. Оно делает обременительным и затруднительным (пусть и не для всех) несение двойного тягла — быть одновременно усердными прихожанами на чуждом, не "своем" приходе и хорошими членами "агапической" "семьи"-общины.

В завершение спросим: как могли бы ответить верующие люди на вопрос о самом значительном событии церковной жизни ХХ столетия? Кто-то, наверное, назвал бы восстановление Патриаршества на Поместном Соборе 1917—1918 гг. Кто-то привел бы в пример подвиг новомучеников и исповедников Российских. кто-то отметил бы чудо возрождения Русской Церкви в конце ХХ века. Один из единомышленников о. Кочеткова, архимандрит Виктор (Мамонтов) сказал, что это — "подвиг" отца Георгия Кочеткова, который является "самым значительным событием в церковной жизни уходящего нашего столетия, которое смогут оценить вполне, может быть, наши потомки XXI столетия, когда будет писаться история Русской православной церкви ХХ столетия".

На это о. Георгий, исполнившись скромности и смирения, ответил: "Я, конечно, недостоин этих слов, но в них — Вера, Надежда, явление Любви" (Сретенский листок. 1999. № 8).

Примечание

[1] В отступление от нашей темы поясним, что «праздничная вечерня» противопоставляется Кочетковым традиционному «всенощному бдению»; практически это означает в Братстве, что «праздничная утреня» попросту опускается, так как утром бывает «праздничная литургия».