Литургическое возрождение в РПЦ: как это возможно?  

2008 год

 Анастасия Коскелло.

От редакции сайта:

Об авторе: Родилась в 1981 году. В 2003 году окончила Исторический факультет Санкт-Петербургского государственного университета (кафедра истории древней Греции и Рима). В 2000-2006 гг. – сотрудник проекта «Энциклопедия религиозной жизни современной России» (Кестонский институт, Великобритания). В 2007-2008 гг. – руководитель информационного агентства Санкт-Петербургской епархии РПЦ «Вода живая», в 2008-2009 гг. - редактор журнала «Вода живая. Санкт-Петербургский церковный вестник». Замужем, двое сыновей.

Статья является примером антиправославного, обновленческого мышления её автора и содержит факты, подтверждающие процессы Литургического обновления внутри Церкви, в частности в секте о.Г.Кочеткова и в целом в С-Петербургской епархии

Кому-то такая комбинация слов – «литургическое возрождение в РПЦ» - покажется просто «оксюмороном» - «сочетанием несочетаемого» (др.-греч. οξύμωρον буквально — «остроумная глупость»). Разве в Русской Православной Церкви имеет место какой-то упадок? И как вообще можно говорить о несовершенстве православной литургической традиции? Все эти разговоры - в лучшем случае «модернизм», а так - «обновленчество», и еще «влияние загнивающего Запада»…

Нельзя не признать, что данная точка зрения является преобладающей в современной РПЦ, - однако есть и иной взгляд на проблему, роль которого в перспективе развития этой Церкви нельзя недооценивать. Он заключается в том, что многое в современной литургической практике РПЦ отнюдь несовершенно.

Безусловно, о каком-то масштабном движении за преобразования в литургической сфере в современной РПЦ говорить нельзя. Само словосочетание «литургическое возрождение», возникшее в Католической Церкви, чуждо общепринятому православному лексикону в России. А имена зарубежных православных авторов, всерьез развивавших литургическое богословие – протоиерея Александра Шмемана, протоиерея Николая Афанасьева – известны в нашей стране лишь узкому кругу церковных интеллектуалов. Причем даже среди тех, кто с ними знаком, число их сторонников не превышает числа их противников. Собственной же традиции литургического богословия, способной как-то всерьез отрефлексировать процесс исторического изменения литургического канона, в современной РПЦ просто нет.

На уровне массового церковного сознания это проявляется особенно ярко. Подавляющим большинством верующих литургия воспринимается как самая неизменная часть церковной жизни. Сама идея о том, что форма литургии может со временем меняться, равносильна для них посягательству на православную догматику. Нельзя не увидеть в этом последствия пребывания Церкви в советском «плену» и печального опыта «обновленчества». Даже теперь, когда давление государства на РПЦ заметно ослабло, борьба за неизменность всех форм церковного быта, - включая даже самые внешние его стороны, - подчас воспринимается нашими соотечественниками как самая суть их христианского долга. Сохранить Церковь для них означает сохранить ее такой, какой они привыкли ее видеть. Происходит это в основном по инерции, но значение этой инерции очень велико. Вдобавок к этому, сказывается и результат «массовых крещений» 90-х годов, а именно – чрезвычайно низкий уровень религиозной культуры тех россиян, которые считают себя членами РПЦ. Большинство из них – неофиты, пришедшие к вере после краха СССР и мало знающие о жизни Церкви не только дореволюционных, но и советских времен. Тем, кто специально не интересуется историей Церкви, современную церковную ситуацию зачастую просто не с чем сравнить – на то нет ни личного опыта, ни даже «бабушкиных рассказов». Иными словами, подавляющая масса верующих в современной РПЦ не только плохо ориентируется в богословии литургии, но и просто элементарно не осведомлена об исторических изменениях, происходивших в православном литургическом каноне. Наконец, описанное отношение к литургии закреплено в образовательной системе РПЦ. Предмет «литургика» в большинстве ее духовных школ представляет собой обучение будущих пастырей практической стороне «требоисполнения». Отсюда неудивительно, что для мирян все, что связано с литургией, оказывается вообще «заповедной» областью знаний – словно бы она касается одних только клириков…

В то же время, за последние десять лет в России появился заметный слой православных верующих, всерьез озабоченных состоянием литургической жизни в РПЦ. В качестве проблем, требующих решения, они указывают на искусственную связь между таинствами исповеди и причастия, препятствующую частому причащению, на пассивное участие мирян в литургии, и, – как следствие, – отсутствие общинной жизни на приходах.

Так, в большинстве приходов РПЦ в настоящее время причащается меньшая часть из присутствующих на литургии членов прихода (в маленьких общинах в обычное воскресенье может быть 1-2 причастника, или вообще ни одного). «Допуск» к причастию возможен, как правило, после частной исповеди накануне, или после общей исповеди в день богослужения, – что, впрочем, воспринимается скорее как вынужденная необходимость, нежели как норма. В целом, «индивидуальный» момент в современной православной церковности, играет значительно большую роль, чем «коллективный», «общинный». То есть, подход к причастию, как и вообще путь в храм – это в первую очередь проявление личной религиозности человека. Решение о том, причащаться или нет, он принимает, исходя из своего внутреннего духовного состояния. Для жизни общины это имеет порой разрушительные последствия. В частности, вполне естественным представляется то, что верующие, ходящие в один храм, практически не знакомы между собой и даже не улыбаются друг другу при встрече.

Впрочем, во всяком правиле есть исключения. Есть отдельные приходы, где, что называется, развита общинная жизнь. То есть, люди в них поддерживают тесные дружеские связи, после богослужений собираются на совместные трапезы, проводят общие праздники для детей, помогают нуждающимся, вместе ходят в походы и в кино. Примечательно, что в основном это как раз те приходы, где практикуется частое и регулярное причащение всех верующих. Следует добавить, что также это в основном «интеллигентные» приходы. То есть, те, в которых настоятель и большая часть верующих – люди с образованием. Отчасти поэтому в основном они сосредоточены в Москве и Петербурге.

Такие приходы, несмотря на общность своих подходов к литургическим вопросам, несколько различаются по «стилю» своей внутренней жизни и по характеру отношений с церковными властями.

Одно «поколение» таких общин выросло в 1990-е годы под влиянием идей и практики московского священника Георгия Кочеткова, бывшего в начале 90-х настоятелем храма Сретения Владимирской иконы Божией Матери. Их можно было бы назвать «радикалами» литургического возрождения. Для этих общин изначально было характерно резкое неприятие многих порядков, имеющих место в современной РПЦ. «Кочетковцы» были одними из первых, кто открыто стал осуждать крещение без катехизации, «формальный» подход к Таинствам, мздоимство клира и невежество паствы. Одними из первых в 90-е годы они разработали реально работающую систему оглашения и создали сеть крепких, сплоченных литургических общин и братств по всей стране (все активные члены движения входят в то или иное братство, которые, в свою очередь, объединены в Спасо-Преображенское содружество братств). «Кочетковцы» ввели упрощенную схему допуска к причастию (сделав необязательной частную исповедь перед участием в Евхаристии и настаивая на как можно более частом причащении всех верных). Они попытались восстановить раннехристианский обычай агап. Они первыми поставили «ребром» вопрос о богослужебном языке и перевели значительную часть литургического канона на современный русский. Наконец, они стали заниматься активным миссионерством и благотворительностью и открыто призывать верующих к ответственности перед обществом.

Такое «протестантство» отца Георгия и его последователей, как известно, вызвало машинальную реакцию священноначалия: в 1997 году решением Патриарха Кочетков был запрещен в служении. Затем, в 2000 году - видимо, за недостатком «обвинительной базы», - отца Георгия восстановили в праве совершать службы, но прихода в Москве не дали. До сих пор в ряде епархий на «кочетковцев» периодически обрушиваются репрессии (особенную огласку получила ситуация в Тверской епархии, где местный владыка Виктор отлучил целую группу «кочетковцев» от причастия), однако полностью сломить движение они не способны. Очевидно, что за ним стоит определенная сила, определенная потребность части членов РПЦ жить в сплоченной литургической общине. Оттого и «окрики» со стороны консервативных епархиальных архиереев и агрессивной «православно-патриотической» прессы только подстегивают развитие этого движения.

Наряду с вышеописанными общинами, в РПЦ есть также приходы, которые можно охарактеризовать как «мягкую» альтернативу «кочетковскому» движению (к которому они, к слову, настроены весьма дружественно). В отличие от «кочетковских», в этих общинах Литургию служат все же на церковнославянском, однако Евангелие и Апостол могут читать по-русски или на двух языках попеременно (церковнославянский, затем русский; реже, но все же встречается вариант с греческим языком). В них также практикуют частое причащение и не связывают его напрямую с частной исповедью. В богослужении эти приходы допускают отступления от общепринятой практики – например, священник может служить в алтаре с открытыми Царскими Вратами, а так называемые «тайные» молитвы читает вслух. Наконец, они также практикуют обычаи братского целования, общие братские трапезы после Литургии.

При этом, в отличие от «кочетковских» общин, они, как правило, не связаны с определенными братствами и вообще не склонны создавать какие-либо жесткие приходские структуры. Часто на них тоже действует система катехизации, но, по сравнению с той, что разработана Свято-Филаретовским институтом, она является более гибкой, и скорее напоминает клубы для общения и циклы «бесед», нежели «университеты». Также приходы этого плана, в отличие от «кочетковцев», не находятся в такой выраженной оппозиции ни к собственным епархиальным властям, ни к РПЦ в целом. Строго говоря, обычно они вообще не «протестуют», а просто организуют свой быт так, как считают нужным. То есть, они так же стараются сделать центром своей жизни Евхаристию и Евангелие, но гораздо меньше внимания уделяют критике тех, кто живет иначе.

Примеры успешно развивающихся общин такого плана – приход священника Иоанна Привалова в Архангельске, приход протоиерея Александра Сорокина в Петербурге. И тот и другой, даже на фоне собственных, традиционно «либеральных», епархий явно не могут быть отнесены к церковному «мэйнстриму», - однако и архангельский епископ Тихон, и петербургский митрополит Владимир настроены по отношению к ним довольно благожелательно.

Следует отметить, что благодаря своему, в общем, миролюбивому и неконфликтному поведению, представители описанного движения, в отличие от «кочетковцев», гораздо менее заметны и гораздо реже попадают в поле зрения СМИ. Однако это с очевидностью не умаляет их роли в современной церковной жизни. Более того, есть основания полагать, что в ближайшем будущем именно их подход к проблемам литургического возрождения окажется более действенным.

Основа этого «медленного, но уверенного» литургического возрождения в современной РПЦ достаточно широка. Помимо собственно общин, существенную опору его составляют довольно многочисленные приходские священники, не являющиеся настоятелями храмов, но при этом курирующие то или иное направление приходской деятельности (чаще – катехизацию, или богословские курсы). Они не определяют приходских порядков и часто представляют точку зрения, альтернативную той, что придерживается настоятель, однако пользуются определенной свободой действий и имеют круг единомышленников.

Но именно они, оставаясь в рамках традиционной «системы», постепенно, в не меньшей степени, чем «кочетковцы», подготавливают ее к реформе.

Безусловно, описанная выше ситуация возможна лишь в тех епархиях, где архиерей проводит более или менее либеральную политику. То есть там, где его вмешательство во внутренние дела прихода минимально. Характерный пример – Санкт-Петербургская митрополия, которую с 1995 года возглавляет митрополит Владимир (Котляров). Владыку Владимира нередко и не без основания упрекают в том, что он не является настоящим духовным пастырем для епархии (что и говорить, митрополит довольно непопулярен как в церковной, так и в нецерковной среде). Однако та свобода, которую Владимир предоставил епархии, высоко ценится даже теми, кто недолюбливает митрополита. Ни одного случая реальных репрессий в отношении клириков или мирян по идейным мотивам за время его архиерейства в Петербурге не было. Фактически различные церковные движения в Петербурге предоставлены сами себе, и «литургическое» движение в том числе.

Успехи последнего в Петербургской епархии довольно заметны. Например, в июне этого года здесь с успехом прошла ни много, ни мало – конференция по проблемам литургического возрождения. Она состоялась в Феодоровском соборе Божией Матери у Московского вокзала и собрала несколько сот человек с разных приходов Петербурга. Наиболее активное участие в ней приняли приходы Феодоровского собора, Князь-Владимирского собора, церкви Богоявления на Гутуевском острове, Петропавловского храма РГПУ имени Герцена, подворий Коневского и Тихвинского монастырей, - то есть, как раз те, где развита общинная жизнь и в той или иной мере практикуется творческий подход к Литургии. Всего на конференции присутствовало около двадцати священников. С докладами выступали архимандрит Ианнуарий (Ивлиев), игумен Борис (Шпак), протоиерей Александр Сорокин, протоиерей Александр Дягилев, протоиерей Артемий Скрипкин, священник Владимир Хулап, священник Георгий Иоффе, недавно рукоположенный священник Димитрий Симонов. Перед началом конференции все они отслужили совместную Литургию в Феодоровском храме. Сама конференция включала в себя не только доклады, но и активное общение докладчиков с залом, а также круглый стол с участием мирян.

Пожалуй, случайный посетитель мог услышать на этом мероприятии шокирующие для него вещи. Например, о том, что главный инициатор любой Литургии – не священник, не митрополит, а Христос, который призывает верных. Что участие в Евхаристии – это не признание человеком собственной нравственной чистоты, а просто благодарный ответ верующего человека на призыв Бога (отсюда «Евхаристия» - «благодарение»). А христианский священник призван быть прежде всего предстоятелем общины на Литургии, а не просто самостоятельным «совершителем Таинства»… По сути, на фоне мировой истории христианства в этом нет ничего революционного. Однако для множества членов современной РПЦ такие слова звучат либо как «нонсенс», либо как «откровение», и в любом случае – как «крушение устоев».

«Тема нашей конференции сейчас очень актуальна. Я бы даже сказал, к сожалению, актуальна», - этими словами начал свое выступление клирик храма св. Марии Магдалины г. Павловска, референт Санкт-Петербургского филиала ОВЦС, священник Владимир Хулап, чем, в значительной степени задал тон дальнейшему обсуждению. Вот слова из доклада о. Владимира «Евхаристия и экклезеология»: «В ранней Церкви вопрос о соотношении Евхаристии и Церкви, то есть, о роли и месте Евхаристии в жизни церковной общины, просто не стоял. Церковь рассматривалась как сообщество верующих, которые собрались для того, чтобы совершить Евхаристию. И это совершение подразумевало, что все присутствующие принимают в ней участие через причащение. Сейчас ситуация во многом иная. И подход к Евхаристии и у клириков, и у мирян стал более индивидуалистическим – на уровне «мое я», «моя духовная жизнь». И Евхаристия начинает играть в таком контексте не центральную, а подчиненную роль».

Дальнейший ход конференции и характер обсуждений показали, что, по крайней мере, в ряде православных приходов Петербурга, имеет место не только оживление литургической жизни, но и осознанная концепция будущего литургического возрождения в РПЦ. Основа ее – это, в первую очередь, понимание Евхаристии как главного «стержня» общинной жизни.

В последующем интервью автору священник Владимир Хулап объяснил это следующим образом: «Евхаристии необходимо вернуть в жизни Церкви то место, которое было изначально. Наше богослужение, включая Таинства, верующими воспринимается как дело личного благочестия. Человек сам определяет частоту посещения храма, частоту причащения и так далее. В основном же он приходит в церковь подать записки, поставить свечки. Литургия ему в принципе не нужна. И так Русская Православная Церковь превращается для него в «духовный супермаркет. Приходы в нашей Церкви сегодня – это нечто совершенно аморфное и текучее. До революции люди были хотя бы номинально приписаны к ним. Сейчас же 90% людей, даже регулярно подходящих к Чаше, не знают имена тех, кто подходит перед ними и после них. Настоящее же возрождение Русской Православной Церкви начнется только тогда, когда приход станет именно общиной, а не сообществом людей, никак друг с другом не связанных. А это возможно только тогда, когда все формы церковной жизни берут начало в Евхаристии. Истинное единство людей возможно только в Боге, и община – это не просто совместные паломнические поездки и какие-то мероприятия, это совместное созидание Церкви».

Схожей позиции придерживается и организатор конференции, протоиерей Александр Сорокин, настоятель Феодоровского собора в Петербурге и председатель Издательского отдела епархии. «Евхаристия - главное в Церкви», - утверждает о. Александр. «Евхаристия – это реализация Церкви в ее существе. Тему Евхаристии ошибочно считают «закрытой» и «решенной». Любой семинарист, читавший учебники, скажет, конечно, что Евхаристия – это главное Таинство Церкви, но при этом на практике она не воспринимается, как нечто живое и церковное. Необходимо в первую очередь вернуть первоначальный смысл Литургии – «общее дело» всех верующих. Не в том смысле, что один свечку несет, а другой что-то читает, – а в том, чтобы у всех было чувство единения, соучастия. Нельзя сказать, что верующие сейчас уж совсем ничего не переживают и не участвуют в богослужении. Конечно, они молятся и участвуют. Но участие это индивидуальное, единоличное: как в театре – каждого интересует, что происходит на сцене, он этому очень сопереживает, - а кто его сосед, и как переживает он, совсем не важно».

Говоря об основных препятствиях на пути литургического возрождения, сторонники «мягкого пути», в отличие от «кочетковцев», не столь акцентируют внимание на позиции церковного начальства. Главная ответственность за состояние литургической жизни в Церкви лежит, по их мнению, на приходских священниках и на самих верующих.

«Говорить о каком-то масштабном литургическом возрождении у нас сейчас вообще нельзя, - полагает о. Владимир Хулап, - так как в нем заинтересованы единицы священников в Москве и Петербурге. В провинции людям нет дела до этих вопросов». В качестве основного «тормоза» возможной литургической реформы о. Владимир указывает в первую очередь на низкий образовательный уровень членов Церкви, в частности, клириков. «В результате той волны рукоположений, которая имела место в начале 90-х годов, более 50% священников у нас – вообще без какого бы то ни было образования, и это весьма существенно. Эта масса становится если не тормозом», то, как минимум, серьезным консервативным «противовесом» любому обсуждению», - полагает он. Чтобы ситуация изменилась, по его мнению, в РПЦ «необходима кардинальная реформа духовного образования. До революции, например, издавался журнал «Руководство для сельских пастырей», где было в том числе много статей по литургике – и надо признать, что большинство наших нынешних богословских журналов не дотягивают до уровня его статей. Такие предметы как «историческая литургика» или «литургическое богословие», в наших семинариях вообще отсутствует, или представляет из себя просто обучение тому, как совершать богослужение по Уставу», - говорит о. Владимир.

Протоиерей Александр Сорокин также полагает, что «корень зла» - не в архиереях: «Наши епископы – достаточно прагматичные люди, они не дают хода реформам, не из каких-то внутренних побуждений, а просто ориентируясь на настроение масс». Основную же проблему он видит скорее в естественном сопротивлении церковного «большинства» - «меньшинству»: «Религиозное сообщество очень часто превращается в структуру, где человек является «расходным материалом», просто элементом некоей «системы». Причем все преподносится так, будто бы эта «система» утверждена и освящена Богом. А на самом деле все как раз наоборот. На практике в жертву «системе» приносится и вера, и душа, и человеческие жизни, - все. Поэтому Евангелие – самая «антицерковная» книга на свете. Она направлена против всякой религии, понимаемой в «культовом» смысле слова. Вся основная критика Христа относится как раз к Церкви, – где часто не «суббота для человека», а «человек для субботы». Слава Богу, что есть те, у кого хватает сил этому сопротивляться. Увы, зачастую Церковь таких людей «выбрасывает», - например, как в случае с протестантизмом. Но не надо бояться, Христос сказал: «Не бойся, малое стадо»».

Сможет ли выжить церковное меньшинство в условиях тотального «единомыслия»? И если да, то имеют ли шанс его инициативы развиться до уровня общецерковных, или так и останутся приходскими экспериментами? Все это покажет время, но, в любом случае, определенно, РПЦ – не такой уж «гранитный монолит», как это порой кажется.

http://www.keston.org.uk/russia/articles/rr22/02lit.html