ЦЕРКОВЬ БЕЗ ГРАНИЦ: СВЯЩЕННОЕ ПРЕДАНИЕ ИЛИ МОДЕРНИЗМ? (часть4)
Священник Андрей Новиков, Одесса, апрель 2006 г.
 ФАКТЫ, ЦИТАТЫ И КОНТЕКСТ
Переходя непосредственно к разбору аргументов, выдвигаемых в статье «Мнимый модернизм (Еще раз к вопросу о границах Церкви)», следует остановиться на проблеме корректности использования некоторых цитат ее автором, на проблеме контекста и на вопросе точности фактов. Целью этого является, конечно, не желание уличить о. Андрея Кураева в чем бы то ни было, но лишь попытка помочь избежать обычной сети, в которую часто впадают полемисты: видеть желаемое там, где его нет. Но самое главное – увидеть истину.
Пытаясь доказать благодатность таинств еретиков, диакон А. Кураев утверждает, что сам св. Василий Великий принял крещение от еретика и пребывал с ним в общении: «Для того, чтобы безоговорочно следовать мнению св. Киприана Карфагенского, «в начале XX в. требуется гораздо больше дерзновения, чем в III в., ибо во времена св. Киприана не было еще санкционированных авторитетом Вселенской Церкви норм, регламентировавших присоединение отступников не только через крещение, но и по второму и третьему чину, не было ни 1-го правила св. Василия Великого, ни 7-го правила Второго Вселенского Собора, ни 95-го правила Трулльского Собора». Экклезиология св. Киприана оказывается несовместимой не только с позднейшими канонами, но и с житиями позднейших святых. Как, оставаясь в рамках логики о. Рафаила, объяснить, что в истории нашей Церкви были святые, принимавшие хиротонии от еретиков? По свидетельству св. Феодорита Кирского даже после I Вселенского Собора церковное общение православных и ариан прервалось не сразу – «Тридцать лет имели общение друг с другом и те, которые приняли апостольские догматы, и те, которые страдали хулением Ария». Святитель Василий Великий принял крещение от Диания Кесарийского (омиусианина) по окончании учебы в Афинах. Этот Дианий в 328 г. стоял во главе Антиохийского собора, низложившего св. Афанасия Великого, а затем подписал константинопольскую арианскую формулу. Однако когда недоброжелатели Василия Великого распустили слух, будто он предал когда-то Диания анафеме, то Василий был глубоко огорчен этой «бесстыдною молвой». Огорченный слабостью Диания, подписавшего константинопольскую формулу, Василий перестал временно бывать у него - но не анафематствовал его. В 364 г. преемник Диания Евсевий уговорил Василия принять сан пресвитера». 180 Большая часть этого рассказа о св. Василии Великом заимствована у проф. Болотова, на труд которого сам о. Андрей и ссылается. Но если взглянуть на рассматриваемый эпизод в полном его контексте, как он излагается в Болотовских «Лекциях по истории Древней Церкви», картина получится несколько иная.
«Догматический цвет восточного епископата, - пишет Василий Васильевич, - в это время был разнообразен до неопределенности. Епископы, не расположенные к ομοούσιον, разъехавшись из Никеи, не поддерживали никейского учения; но от этого они не сделались и арианами. Могло казаться, что весь Восток в 343 г. был заражен арианством, так как восточные отцы в полном составе удалились из Сердики в Филиппополь и здесь торжественно подтвердили осуждение Афанасия. Но такая оценка положения дел на Востоке далека от справедливости. Несомненно, что большинство Востока не было в это время афанасианским. Но Афанасия в наличности осуждали не за догматические убеждения, а за его предполагаемые церковные преступления… Многие епископы подозревали друг друга в неправославии, но фактически не разрывали непосредственных или посредственных церковных сношений между собою… Строго православные имели общие церкви и общее богослужение с арианами и устранялись только от причащения у лиц, подозреваемых в арианстве».181 Разумеется, речь здесь идет не об арианах, представлявших отдельную партию, но о разного толка либо подозревавшихся в чистом арианстве, либо же о т. н. полуарианах, которые не были низложены, но пребывали еще в лоне Церкви. Ведь, согласно православному каноническому праву, лицо, придерживающееся определенной ереси, лишается сана не самим фактом исповедания этой ереси, но лишь после соответствующего церковного решения об этом лице конкретно. До тех пор, пока оно находится в общении с Церковью, совершаемые им таинства благодатны. Большая разница между епископами еретически мыслящими, но еще находящимися в общении с Церковью, и отступниками. Так, некоторые еретики были анафематствованы уже после смерти, но никому не приходило в голову перекрещивать всех, ими крещенных. Или такой пример. Наша Русская Церковь находилась в евхаристическом общении с Константинопольским патриархом Афинагором, признававшим благодатность духовного опыта ислама, ставившим Магомета в ряд библейских пророков, верившим в существование общеконфессиональной все-Церкви и вызывающим большое подозрение в сочувствии оригеновскому учению о всеобщем спасении.182
И блаженный Феодорит Кирский со всей ясностью говорит о том, что православные находились в общении не с отделившейся официальной арианской церковью, но с приверженцами Ария, обманом прокравшимися в Церковь Христову. Лишь в определенный момент произошло четкое отделение ариан во внецерковное общество, с которым уже, разумеется, общение было прервано. Если бы о. Андрей процитировал контекст письма блаженного Феодорита, всякая двусмысленность исчезла бы (выделено упущенное у о. Андрея): «Ведь и на великом соборе (разумею собиравшийся в Никее) вместе с православными подали свои голоса и приверженцы Ария и подписались под изложением веры апостольской; но потом они продолжали нападать на истину, пока не растерзали тело Церкви. Тридцать лет имели общение друг с другом и те, которые приняли апостольские догматы, и те, которые страдали хулением Ария. Когда был в Антиохии последний собор, на котором утвердили на том апостольском престоле человека Божия великого Мелетия, а потом чрез несколько дней изгнали его царскою властию, то тогда был избран Евзоий, явно зараженный поношением Ария, почему преданные евангельским догматам тотчас же отложились, и с того момента осталось разделение».183
Что касается участия Диания Кесарийского в осуждении свт. Афанасия Великого, то тут можно вспомнить Феофила Александрийского и его «собор», на котором «лишили сана» свт. Иоанна Златоуста, а также весь состав Святейшего Синода Русской Церкви, принявший решение лишить сана священномученика митрополита Арсения. Да, сделанное ими – безусловное зло, но никто из них так и не был сам лишен за свое деяние сана.
Не вызывает сомнений факт подписания Дианием т. н. «константинопольской» формулы. Но подписывавших в посленикейский период бесконечные компромиссные формулы терпели в общении с Церковью, по крайней мере, до конца 60-х годов IV века, как это видно, в частности, из цитированных слов блаженного Феодорита. Нужно было время, чтобы на Востоке никейская терминология окончательно перестала ассоциироваться с учением Павла Самосатского.184 Многие, по сути разделяя никейскую веру, именно по причине указанного сходства боялись слова ομοούσιος.
Читаем В. В. Болотова далее: «Крайне правая ариан (по убеждениям, но не, выражаясь современным языком, конфессиональной принадлежности – А. Н.) стояла за то, что Сын совершенно подобен Отцу и по самому существу, ομοιούσιον – омиусиане. Представителями ее были Дианий Кесарийский и … Василий Анкирский, по имени которого партию называли василианами… Афанасий (Великий – А. Н.) в написанном по этому случаю сочинении… прямо заявил, что он смотрит на василиан как на братьев, ибо они по существу согласны с никейскими отцами и православною церковию. Он разъяснял василианам термин «ομοούσιον» и доказывал, что их опасения пред этим словом совершенно напрасны».185 Итак, омиусиане того периода признавались мерилом Православия святителем Афанасием Великим братьями по вере.
Кстати, рассуждая о Диании, проф. Болотов начинает с того, что приводит его в качестве примера каким образом «там, где наличность арианства была, по-видимому, несомненна, в действительности пробивались чистые православные течения».186
Таким образом, Дианий Кесарийский – хоть и не безгрешный, но находившийся в общении с Церковью епископ, брат по вере святителя Афанасия Великого, а не лжеепископ еретического сообщества. Отсюда и чистота крещения святителя Василия Великого. Рассмотренный эпизод является прекрасным примером того, к сколь далеко идущим выводам можно прийти, опираясь на цитаты, вырванные из контекста.
Вот, что сообщает читателям диакон А. Кураев о ревнителе Православия святителе Мефодие, патриархе Константинопольском: «Более всего поражает в нем то, что, решительно осудив клириков, которые хотя бы просто находились в церковном общении с патриархами-иконоборцами, св. Мефодий преподал письменное прощение душе умершего к этому времени императора-иконоборца Михаила».187 Но действительно ли святитель Мефодий руководствовался в своем первосвятительском служении двойными стандартами? Вовсе нет. Все дело в том, как преподнести факт.
Прежде всего, маленькая, но важная оговорка. Святитель Мефодий преподал прощение не душе императора Михаила, а душе императора Феофила.188 В чем же тут важность, если оба императора были иконоборцами? Чтобы понять это, необходимо взглянуть на обстоятельства смерти Феофила.
Дело в том, что император Феофил, по свидетельству супруги его, святой императрицы Феодоры, перед смертью принес покаяние и совершил акт почитания святых икон. Своим покаянием Государь византийский, хотя и не при священнике, но все же в присутствии лица православного, засвидетельствовал свое возвращение в Лоно Кафолической Церкви, в которой принял крещение.189 Прощение, преподанное по смерти Феофилу не только патриархом, но и Поместным Собором, установившим празднование Торжества Православия,190 является засвидетельствованием покаяния, принесенного императором еще при жизни.
О случае этом подробно рассказывается в Синаксаре Недели Торжества Православия:
«Царица же Феодора болезненна о приключившемся бывши, едва ко сну обращается: и во сне виде Пречистую Богородицу, Младенца объемшу Превечнаго, обстоиму пресветлыми ангелы: Феофила же сея мужа от тех биема, и уничижаема. Яко убо отыде от нея сон, и Феофил мало в себе пришед, возопи: увы мне окаянному, святых ради икон биен есмь. Абие полагает верху его царица Богородичный образ, молящися Сей со слезами. Феофил убо сице имый, видев некоего от предстоящих носяща егколпий [нанедренник], похитив от него, облобызаше. И абие на иконы шатавшаяся уста, и безстудно зинувый гортань, в первый чин устрояшеся, и от содержащия беды и нужды преста и усну, быти исповедав добро святыя иконы почитати. Изнесши убо царица от своих ковчежцов святыя и честныя образы лобызати, и всею душею почитати Феофила устрояше. Помале убо исчезает от жития сего Феофил. Феодора же сущих во изгнаниих и в темницах всех воззвавши, свободне пребывати повеле… Абие убо царица… просит и сия от них, яко да бы моление о муже ея Феофиле сотворили. Они же веру ея видевше, аще и отрицающеся, обаче же повинуются. Ибо во святых Мефодий патриарх люди вся собрав, и причет весь и архиереи, в великую Божию церковь тамо приходят. В нихже бяху избраннии сии: из Олимба великий Иоанникий, и Арсаакий, Навкратий же, и ученицы Феодора Студита, и великаго села Феофан, и Феодор писаннии, и исповедницы: Михаил Святоградец, и Сиггел, и инии множайшии, моление всенощное к Богу сотворяют о Феофиле, всем молящимся со слезами, и протяженным молением: и сие во всю первую седмицу постов совершашеся, и самой царице Феодоре подобне с женами, и прочими людьми содевающи. Сим же сице имущим, Феодора царица о утре озаряющим пятка на сон обращшися, возмне обрестися у столпа крестнаго, и некоторыя с шумом проходити путь, различная мучительная орудия носящия виде: посреде же сих ведома связана и царя Феофила, созади связаныма рукама: сего же познавши, последоваше и та с ведущими. Егда же до медяных врат достигоша, виде преестественным видением, мужа некоего седяща пред образом Христовым, егоже противу Феофила поставиша: сего же ногам прикоснувшися царица, о царе моляшеся. Он же едва отверзл уста, велия твоя вера, жено, глаголет: разумей убо, яко слез ради твоих и веры, еще же и ради прошения и моления рабов Моих, и священников Моих, прощение даю мужу твоему Феофилу. Таже глаголет ведущим: разрешите его, и предадите жене его. Она же вземши сего, отступи веселящися и радующися: и абие ю сон остави. Сия убо Феодора царица виде. Патриарх же Мефодий, молитвам и молением бываемым о нем, хартию нову взем, написа в ней всех еретиков царей имена, вчинив и того Феофила, и под святою трапезою взем вся положи. О пятце же видит и той некоего ангела страшна великаго, входяща во храм, и к нему пришедша рещи, глаголется: услышася моление твое епископе, и прощение получи царь Феофил, не ктому убо прочее о сем стужай Божеству. Он же искушая, аще истинно есть видимое, от места своего сшед, и хартию взем, и развив, обрете, о Божиих судеб! заглажено от Бога всячески Феофилово имя».191
Во всей этой истории для нас особый интерес представляют следующие детали:
1. Феофил, «мало в себе пришед», выразил раскаянье в иконоборчестве: «Увы мне окаянному, святых ради икон биен есмь».
2. Увидев у одного из окружавших образок («егколпий»), император, «похитив от него, облобызаше», т. е. оказал поклонение иконе, после чего получил избавление от бед и мучений и уснул. До того как впасть в беспамятство Феофил исповедал «быти добро святыя иконы почитати».
3. Св. Мефодий и Поместный Собор, несмотря даже на свидетельство св. императрицы Феодоры, берутся за дело нехотя, «отрицающеся». Но преподают прощение душе императора Феофила ввиду особого Божественного знамения.
Таким образом, свт. Мефодий и Собор преподали прощение не душе иконоборца, но душе человека покаявшегося, вслух отрекшегося от иконоборчества и ставшего, пусть в последние минуты своей жизни, иконопочитателем.
Поражает также следующее безапелляционное утверждение автора «Мнимого модернизма»: «Преп. Исаак Сирин, проповедуя безукоризненное православие, все же формально был епископом общины, не имеющей общения с Церковью Византийской Империи».192 Исследуя столь важный вопрос, говоря о столь почитаемом отце Церкви, профессор Московской Духовной Академии диакон А. Кураев, просто обязан был упомянуть о том, что возглавление святым Исааком «общины (имеется в виду несторианской), не имеющей общения с Церковью Византийской Империи», т. е. с Православной Церковью – факт, по крайней мере, оспариваемый. Не говоря уже о том, что для православно верующего ученого, прежде всякого исследования, даже теоретически допустить возможность подобного – кощунство. Здесь тот редкий случай, когда смело можно сказать, не боясь насмешек и упреков: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда»! С точки зрения чисто исторической, действительно, сегодня невозможно стопроцентно доказать, был ли преп. Исаак епископом Православной Церкви, или епископом несторианским (в Персии в эпоху преп. Исаака существовали, кроме несторианских, и православные общины, и монофизитские). Однако предполагаемая принадлежность преп. Исаака Сирина несторианству решительно отвергается Священным Преданием Церкви. В любом случае, в столь щекотливом вопросе исследователь непременно должен указать на спорность и недоказанность утверждений о связи преп. Исаака Сирина с несторианской лжецерковью, на существование работ, оспаривающих подобное мнение.193
Выражая несогласие с посланиями Восточных патриархов, решительно осуждавших латинскую ересь, о. А. Кураев пишет: «Современные Патриархи Востока занимают более мягкую позицию в вопросе отношения к инославным. Они уже не богословствуют в стиле греческого «Пидалиона» («Пидалион» - греческий сборник церковных правил с комментариями, составленный в 1793-1800 гг. двумя учеными греческими монахами (Агапием и Никодимом) по распоряжению Константинопольского патриарха): "Латиняне - еретики. Нет никакой нужды доказывать это, ибо одно то, что мы имеем такую ненависть и такое отвращение к ним столько веков,- одно это явно показывает, что мы гнушаемся ими как еретиками". Так на каком основании я должен слушать непрославленных иерархов прошлого и отрицать авторитет тех, в послушании кому я нахожусь сейчас и от кого сам принял благодать священнослужения?».194 Противопоставление: с одной стороны, современные Патриархи Востока195 – с другой, непрославленные иерархи прошлого вкупе с двумя монахами. Однако, если сообщить православному читателю тот факт, что автор «Пидалиона» монах Никодим – это преподобный Никодим Святогорец, соотношение (опять же, повторимся, для православного читателя) существенно изменится.
Своеобразно цитирует о. Андрей профессора Ленинградской Духовной Академии протоиерея Ливерия Воронова: «Профессор Ленинградской Духовной академии прот. Ливерий Воронов писал: "Вера в то, что именно Православная Церковь есть Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь вселенского Символа веры, не означает принципиального отрицания во всех остальных христианских Церквах или обществах той или иной степени причастия или хотя бы приближения к такому причастию в жизни Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви Христовой" (Прот. Ливерий Воронов. Конфессионализм и экуменизм // Журнал Московской Патриархии, 1968, № 8, с. 67)». Здесь о. диакон не ставит никаких троеточий. Поэтому о. Л. Воронов кажется поддерживающим абсурдное положение о том, что, с одной стороны, Православная Церковь абсолютно тождественна Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви вселенского Символа веры, а, с другой стороны, какую-то степень причастия в жизни Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви Христовой имеют «остальные христианские Церкви или общества». Но процитируем протоиерея Л. Воронова полностью (выделено упущенное о. Андреем): «Вера в то, что именно Православная Церковь есть Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь вселенского Символа веры, или ее чистейшее и совершеннейшее выражение на земле, не означает принципиального отрицания во всех остальных христианских Церквах или обществах той или иной степени причастия или хотя бы приближения к такому причастию в жизни Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви Христовой».196 Восстановленная цитата, как и весь контекст статьи «Конфессионализм и экуменизм», показывает, что прот. Л. Воронов был последователен в своих экуменических положениях (хотя не всегда последователен в их обосновании).
В работе о. Ливерия вера в Православную Церковь как в Полноту Вселенской Церкви и убеждение в том, что еретики и схизматики являются безблагодатными внецерковными обществами, представлена в качестве узколобого конфессионализма, которому противостоит просвещенный христианский экуменизм. В частности, протоиерей Л. Воронов раскритиковал в качестве «одностороннего» понимание священномучеником Иларионом Троицким учения блаженного Августина Иппонского как «полное отрицание спасительности таинств, совершаемых в инославных обществах»197. Следовательно, сам о. Ливерий в спасительности этих таинств не сомневается (причем, непонятно, что такое «полное отрицание спасительности таинств», как будто, Господь может спасать частично). Далее о. Л. Воронов вкладывает в уста святого патриарха Константинопольского Тарасия (возглавлявшего VII Вселенский Собор) совершенно неведомую последнему мысль: «Строгое суждение святого Киприана (что любой грех против единства Церкви отлучает от благодати) сменяется в устах святого Тарасия и единомысленного с ним VII Вселенского Собора на сходное, но противоположное суждение – любой грех против единства Церкви прощается и терпится милосердием Божиим в надежде на обращение виновных».198 Здесь речь идет не просто об икономии по отношению к еретикам и схизматикам, обращающимся с покаянием к Церкви (именно такую позицию и отстаивал святитель Тарасий Константинопольский). Говорится уже о прощении любого (!) греха против единства Церкви тому, кто еще совершенно находится в ереси и расколе, о ком только можно надеяться, что он когда-нибудь обратится. Прот. Л. Воронов вполне последовательно из благодатности таинств еретиков и раскольников выводит их спасительность.
Остановимся еще раз внимательно на рассматриваемой цитате из статьи о. Ливерия. «Вера в то, что именно Православная Церковь есть Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь вселенского Символа веры, или ее чистейшее и совершеннейшее выражение на земле, не означает принципиального отрицания во всех остальных христианских Церквах или обществах той или иной степени причастия или хотя бы приближения к такому причастию в жизни Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви Христовой». «Является чистейшим выражением» - значит, есть еще не-чистейшие выражения Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Значит, Православная Церковь не абсолютно тождественна Вселенской Церкви, что дает возможность подразумевать Православную Церковь как нечто частное, а Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь как общее, не обязательно ограничивающееся Православием. Ниже о. Ливерий выражается прямее: «…Этот факт и без этой аналогии может быть объяснен принадлежностью инославных, принявших истинное крещение, к телу Церкви»199.
В следующем абзаце «Мнимого модернизма» неточности и необоснованные выводы сменяют друг друга: «Но и в более серьезных вопросах логика о. Рафаила теряет свою обаятельность, как только начинаешь сличать ее с реальной историей Церкви. Например: общеизвестно, что в Риме папа Николай в 863 г. анафематствует Фотия «вместе со всеми его сообщниками». Фотий молчит, пока обида была личной (папа счел его избрание незаконным) в течение четырех лет, но после начала деятельности латинских миссионеров в Болгарии отвечает. Окружное послание св. Фотия (867 г.) говорит о латинской прибавке филиокве к Символу Веры как об «ухищрении лукавого» и «самой вершине нечестия», а о латинских епископах как о «епископах мрака» и «слугах антихриста». В итоге – «мы отлучили тех людей, пребывающих в их многообразном заблуждении, от всего стада христианского». Константинопольский собор, созванный летом 867 г. для утверждения фотиевского послания, проклял папу Николая и всех, находящихся с ним в общении, «за те отступления в учении веры и обрядах, какие допустила себе Римская церковь». 25 сентября 867 г. Фотий был смещен. Папа Адриан в декабре 867 г. повторяет анафему Фотию, а в 869 г. и в Константинополе собор, считаемый у католиков «Восьмым Вселенским», присоединяется к римским анафематизмам (Фотий именуется в них «новым иудой»), причем подписаны они были не чернилами, а евхаристической кровью... Естественно, что св. Игнатий, восстанавливая на этом соборе единство Константинополя с Римом, не ставил условием этого воссоединения отказ Рима от тех его новизн, в которых Рим был укорен Фотием. Впрочем, окончательное примирение произошло только через 10 лет, когда Фотий вернулся и «Большой Софийский» Собор объявил собор 869 г. якоже не бывшим...».200
О. Андрей совершенно справедливо указывает на то, что «Окружное послание» святителя Фотия, патриарха Константинопольского, является ответом на деятельность латинских миссионеров в Болгарии. Затем, однако, о. Андрей представляет дело так, будто свт. Фотий отзывается вообще «о латинских епископах как о «епископах мрака» и «слугах антихриста». В итоге – “мы отлучили тех людей, пребывающих в их многообразном заблуждении, от всего стада христианского”». Из этого создается впечатление, что свт. Фотий низлагает всех латинских епископов. Такое утверждение далеко от истины. Вот собственные слова Фотиева послания: «Такое вот нечестие эти епископы тьмы - ибо сами объявили они себя помраченными - насадили среди прочих беззаконий в этом юном и новоустроенном народе болгар… Но если этих мы оплакивали и оплакиваем, и не дадим сна очам своим и веждам дремания (см. Пс. 131:4), покуда не исправлено несчастье, пока не водворим их в меру сил наших в Господне обиталище, - то новых предтеч отступничества, прислужников супостата, виновников тысяч смертей, всеобщих губителей, растерзавших столькими муками сей юный и недавно утвержденный в благочестии народ, этих обманщиков и богоборцев осудили мы соборным и Божественным решением: не теперь определяя их отвержение, но из уже принятых соборных и апостольских постановлений выявляя и делая всем известным предопределенный им приговор. Ибо человеческой природе свойственно не столько укрепляться прошлыми возмездиями, сколько вразумляться зримыми, а подтверждением наступившего является согласие с уже установленным. Почему и объявили мы тех, кто придерживается их извращенного заблуждения, изгнанными из всякого христианского стада».201 Всякий может убедиться, что свт. Фотий речь ведет исключительно о латинских миссионерах в Болгарии, являвшейся канонической территорией Константинопольского Патриархата, на которую посягал Рим.
Утверждая, что «Константинопольский собор, созванный летом 867 г. для утверждения фотиевского послания, проклял папу Николая и всех, находящихся с ним в общении, “за те отступления в учении веры и обрядах, какие допустила себе Римская церковь”», - о. А. Кураев еще дальше отходит от истины. Во-первых, следовало бы упомянуть о том, что актов собора 867 г. не сохранилось, как об этом свидетельствуют церковные историки.202 «Нет никаких сведений о нем и у писателей древних, расположенных к Фотию; об этом соборе говорят лишь враги этого патриарха. Столько лжи наговорили эти последние писатели о соборе 867 г., сколько, кажется, не наговорено ни об одном из древних соборов разными их врагами».203 Только доверяясь враждебным свт. Фотию источникам, мы можем сделать вывод, что папа Римский Николай был осужден и анафематствован (у историков не найти слова «проклят») Собором 867 г. Во-вторых, об отлучении («проклятии») всех, находившихся в общении с папой Николаем, не говорят даже эти источники, не утверждает такого и историк А. П. Лебедев, цитату которого приводит о. Андрей. Наконец, справедливый приговор собора (о котором можно судить пусть даже по косвенным и ненадежным источникам) не успел вступить в силу – «не узнав о своем осуждении, умирает папа Николай I»204.
В словах диакона А. Кураева о том, «что св. Игнатий, восстанавливая на этом соборе (869 г. – А. Н.) единство Константинополя с Римом, не ставил условием этого воссоединения отказ Рима от тех его новизн, в которых Рим был укорен Фотием», присутствует недосказанность. Дело в том, что не только «“Большой Софийский” Собор объявил собор 869 г. якоже не бывшим», но и сами св. Игнатий и св. Фотий, по свидетельству того же патриарха Фотия «пали друг другу в ноги и просили взаимно прощения, если в чем согрешили мы друг против друга»205. Понятно, что, каясь во всех своих действиях против свт. Фотия, свт. Игнатий не мог не иметь в виду, прежде всего, собор 869 г., явившийся апогеем антифотиевской кампании. Кстати, свт. Игнатий своими последующими действиями (после 869 г.) вполне отошел от проримской ориентации, проявленной им на печальной памяти соборе, и даже «сподобился» угроз со стороны папского престола. Взаимным покаянием оба святителя сами же признали неправомочными и неправильными все свои «прещения», наложенные друг на друга. Это лишает пафоса еще одну тираду о. А. Кураева, направленную на обоснование положения о невозможности проведения границ Церкви по святым канонам: «Не прошло и 40 дней после восшествия Фотия, как Игнатий собрал соборик в церкви св. Ирины и возгласил анафему на нового патриарха и его приверженцев. В ответ собор в храме св. Апостолов, созванный св. Фотием, анафематствовал Игнатия. Св. Игнатий и после своего низложения продолжал священнодействовать. Св. Фотий вынужден был переосвятить храм, освященный св. Игнатием во время его ссылки, но когда св. Игнатий сменил св. Фотия на патриаршем престоле, - то Игнатий заново освящал храмы, прежде освященные Фотием, и не признавал его рукоположений».206 То, что происходило между фотианами и игнатианами в IX столетии, несмотря на всю взаимную нетерпимость и категоричность, следует охарактеризовать не как раскол, а как разделение. Но об этом – ниже.
Несправедливо и такое замечание о. Андрея о характере и, с позволения сказать, «качестве» постановлений Большого Софийского Собора 879 – 880 гг. (того самого, который окончательно оправдал свт. Фотия): «Интересно, кстати, что на этот раз св. Фотий уже не ставил в качестве условия примирения отказ римлян от тех своих традиций и новизн, которые прежде казались грекам соблазнительными. Ни прежде осужденные опресноки, ни пост в субботу уже не поминались. Не было даже прямо осуждено учение о филиокве, хотя собор ясно осудил любые попытки изменения вселенского Символа веры какой-либо поместной церковью ("Учение о филиокве никоим образом не было осуждено - было отвергнуто лишь введение этой формулы в Символ Веры" -Dvornik F. Le schisme de Photius. Histoire et legende. Paris, 1950. P. 277), что есть перенос проблемы из области догматической в сферу каноническую. Со стороны Фотия это была уступка (интересно, что решение этого вопроса было камерным: из 383 епископов-участников Собора в этом его заседании участвовал лишь 21 человек; см.: Огицкий Д. П. Профессор Ф. Дворник о Патриархе Фотии // Богословские труды. Вып. 26. М., 1985, с. 260)».207 Что касается состава шестого и седьмого заседаний Собора, на которых было принято постановление о недопустимости изменений в Символе веры, то кое в чем его можно признать даже более авторитетным, чем состав первого - третьего заседаний, ибо на шестом и седьмом заседаниях присутствовал Василий Мартиропольский, представитель Антиохийского и Иерусалимского Патриарших Престолов, отсутствовавший до четвертого заседания.208 Авторитетный православный церковный историк Лебедев полагает, что на последнем, седьмом, заседании рассматриваемого Собора – заседании, подтвердившем запрет на внесение изменений во Вселенский Символ – присутствовало куда большее число епископов, чем указывает католический историк Дворник (к исследованию Огицкого о котором в данном случае прибегает о. Андрей)209: «На собрании присутствовали папские легаты, апокрисиарии восточных патриархов, 18 митрополитов, и хотя акты не показывают определенного числа епископов, бывших на этом заседании, но есть основание полагать, что их было значительное число».210 О. А. Кураев подчеркивает, что Софийский Собор осудил не прямо «филиокве», но «любые попытки изменения вселенского Символа веры какой-либо поместной церковью», из чего делает далеко идущий вывод о том, что такое решение - «перенос проблемы из области догматической в сферу каноническую». Но ведь «филиокве» - это и есть внесение изменения в Символ веры. А запрет на таковое изменение никогда не может покинуть область догматическую, поскольку все, что касается Символа – уже вопрос догматический, ибо во всем Священном Предании просто невозможно найти документа более догматического, чем Символ веры. И почему, спрашивается, требовать от Большого Софийского Собора осуждения латинских отступлений и «новизн», если оно и так уже было сделано Собором 867 г.211 (как это следует из очевидного одобрения собором 867 г. энциклики свт. Фотия), а авторитет этого Собора сомнению на Соборе Софийском не подвергался?
Продолжая строить свои выводы на основании все того же конфликта свт. Фотия и Рима о. А. Кураев пишет: «Также общеизвестно, что именно современниками и друзьями св. Фотия были святые братья Кирилл и Мефодий. Их просветительский труд встретил сопротивление со стороны немецких епископов, и тогда святые миссионеры поехали в Рим, чтобы найти управу на своих недругов. По прибытии в Рим они сослужили литургию с Папой Адрианом в соборе св. Петра и других римских храмах. Папа лично рукоположил св. Мефодия во пресвитера. Учеников же славянских братьев рукоположили два римских епископа (Формоз из Порто и Гаудерик из Веллетри). Среди хиротонисанных в Риме был св. Климент Охридский. Вопрос: когда же именно святые просветители принимают хиротонии в Риме? Сопоставляем даты - и видим: хиротонии имели место в феврале 868 г., то есть в самый разгар конфликта между св. Фотием и Римом… По слову о. Рафаила, «отсеченная часть тела… тотчас начинает разлагаться и гнить». Но как же тогда святые Кирилл и Мефодий не заметили, что они причащаются с гниющими трупами? Как же св. Мефодий не погнушался от руки мертвеца принять рукоположение?».212 На этом примере о. Андрей построил обобщающее заключение: «Так как же совместить утверждение о полной безблагодатности еретических сообществ с признанием в некоторых из них действительности апостольского иерархического преемства, которое все же есть преемствование не во внешней власти, а в благодати?».213 Увы, но и данный пример – опять мимо цели. К сожалению, и в этот раз о. Андрей не заметил у А. П. Лебедева, на которого он дважды ссылается, одного замечания, разрушающего все вышеприведенные построения: «В собственном смысле у Фотия не могло быть и не было никаких столкновений с Адрианом».214 Конечно, этого не скажешь об отношении папы Адриана к свт. Фотию. Но факт остается фактом: Адриан никогда не подвергался никаким прещениям ни со стороны свт. Фотия, ни со стороны восточных соборов (о западных и речи нет), до конца жизни оставаясь, пусть и совершавшим тяжкие канонические и догматические преступления, предстоятелем Западной Поместной Церкви, к которой относилась миссионерская территория святых братьев - Моравия215. Итак, ни о какой хиротонии св. равноапостольного Мефодия от «руки мертвеца» не может быть и речи.
Неприятно удивляет в работе о. Андрея то, что он берет на себя смелость ставить под вопрос каноничность автокефалии Русской Православной Церкви и даже саму принадлежность Русской Церкви к Церкви Вселенской, пусть даже «по букве канонов», в период провозглашения самостоятельности: «Были ли в Церкви наши предки, когда подпали под прещение константинопольского патриарха за самочинное провозглашение автокефалии - за поступок, осужденный, между прочим, преподобными Максимом Греком и Пафнутием Боровским?».216 У диакона А. Кураева, кстати, в этом вопросе есть замечательный единомышленник – лжепатриарх Филарет (Денисенко): «Так, Русская Церковь не именует расколом свое самостоятельное отделение от Константинопольского Патриархата в 1448 году, а подобное отделение Украинской Церкви от Московского Патриархата (1992 г.) именует расколом».217 Вообще, надо сказать, тема неканоничности «самочинного провозглашения автокефалии» Русской Церковью подробно разработана в филаретовских кругах, является там «коньком». Цель вполне понятна – оправдать другое «самочинное провозглашение автокефалии».
ПРОДОЛЖЕНИЕ |
